«Горело все…»
"...Восьмого августа 42‑го я дежурила в диспетчерской, когда по селектору объявили воздушную тревогу. На станции Сарепта в это время находились сотни вагонов с различным грузом, эшелоны с боеприпасами, танками, снарядами, цистерны с горюче-смазочными материалами.
Налет был именно на наш железнодорожный парк, и это был ад. Горел военный склад, рвались снаряды. Мост был разрушен. Вокруг много убитых и раненых, военных и гражданских. Кто без руки, кто без ноги, без головы… Все побежали, чтобы спастись, и я вскоре очутилась в затоне Волги.
Наш весовщик Вася схватил меня за руку, и мы, согнувшись, побежали к разрушенному мосту. Добежали до судостроительного завода № 264, но охрана не пустила нас на территорию. Нашли две лодки, сели в одну из них и поплыли в сторону дома. Как потом выяснилось, близкие уже посчитали меня погибшей.
В этот день здание станции Сарепта было разрушено до основания. Поселок после налета тоже почти весь выгорел. 23 августа был еще один сильный налет и много новых разрушений в районе станции. Восстановительные работы вели и днем, и ночью. Станция продолжала работать.
Южная часть Сталинграда после бомбежек, сентябрь, 1942 год.
Роковая поездка
Много раз мне приходилось сопровождать эшелоны с боеприпасами до станции Чапурники. Однажды после смены с Шурой Низкопоклонской, которая работала со мной, попросили военных перевезти нас в поселок Сакко и Ванцетти, где квартировали они сами. Там было немного спокойнее.
Взяли документы, погрузили вещи в машину и поехали на станцию, чтобы сообщить, куда переезжаем. Шура ехала в кузове, а я в кабине с шофером. И тут начался налет. Мы с водителем выпрыгнули из машины, я легла в кювет и вскоре услышала страшный вой. Когда оглянулась, увидела, что наша машина сгорела. И Шура сгорела тоже. Шофер лежал мертвый неподалеку.
Я в ужасе побежала в сторону судостроительного завода. По пути рядом с огромной воронкой, наполненной водой, я вдруг увидела свою сумку с документами. Как она там оказалась, непонятно. Ведь это было уже достаточно далеко. Наверное, отбросило взрывной волной.
«В буран натягивали веревки и шли по ним»Моя подруга Таня Минаева посоветовала ехать вместе с ней в Алтайский край, в Барнаул, куда их собирались эвакуировать от завода. Я согласилась. Был уже ноябрь 42‑го. Мы ехали в вагонах-теплушках, топили буржуйки дровами, сидели и спали на досках. В Барнауле было уже очень холодно.
Направили меня на секретный завод № 77, где делали моторы к танкам. Чтобы не замерзнуть, прямо на территории жгли костры. Позже построили цеха, но отопления не было. Бегали греться в термический цех, где закаливали детали. Одета была в фуфайку, стеганые штаны, валенки. Сверху еще накидывала ватное одеяло, так как до работы ходили пешком. Когда был сильный буран, натягивали веревки, и мы шли по ним. Я работала, как и многие, по 18 часов. Было очень тяжело.
Жили мы в общежитии с группой детдомовцев, человек по 12 в комнате. У них были свои законы. За воровство строго наказывали, но сами воровали и продавали, чтобы прокормиться. Некоторые даже продавали свои простыни и спали на голых матрацах. У меня одной в комнате были небольшие ножницы. Они всегда лежали под подушкой, и все ими пользовались. Брали, когда что-то шили, и снова клали под подушку. Однажды ножницы пропали. Через несколько дней их нашли в подушке у одной из детдомовских. Ей устроили самосуд. Когда я зашла, она сидела посередине комнаты совсем голая. Остальные расположились вокруг и собирались этими ножницами постричь ее наголо. Еле-еле уговорила не делать этого.
Среди друзей, 7 ноября 1940 года.
Встреча с братом
Однажды во время работы меня срочно вызвали и направили в Дом культуры. В зале было полно народу. Начались торжественные награждения, и вдруг слышу, что награждается Кагальницкова Екатерина Ивановна медалью «За оборону Сталинграда». Меня очень тепло все поздравили, особенно заводчане.
В это время наш завод шествовал над госпиталем. Перед праздником 7 Ноября девушки убрали в палатах, повесили шторы. Я не была там, но на 7 Ноября за мной прямо в общежитие заехала машина с начальством и привезли меня в госпиталь. В одной большой палате были накрыты столы, говорили тосты. Потом стали хвалить меня за работу, за полученную медаль.
Мне стало неловко, и я вышла в холл. Медсестра поинтересовалась, почему я стою в стороне и скучаю. Я спросила: «Нет ли у вас раненых с фамилиями Кагальницков, Пономарев, Кобозев? (Их забрали в армию вместе с братом.) Оказалось, что Кагальницков есть среди тяжелораненых, лежит на 3‑м этаже. Очень разволновалась, особенно когда стало ясно, что это точно мой старший брат Александр. Когда зашла в палату, увидела, что обе ноги у него в гипсе. Он был бледный, глаза закрыты. Я стояла у двери как вкопанная. Увидев меня, он крикнул: «Катя!» и потерял сознание.
Сашу забрали в армию в 39‑м сразу после окончания школы. Мама очень переживала за него, плакала. Через полгода умерла у меня на руках во время сердечного приступа. И вот в 44‑м мы встретились с братом. Это было чудо, подарок судьбы.
Когда он очнулся, стал рассказывать, что видел во сне сестру. Ему объяснили, что это был не сон. Когда я вышла из госпиталя, машины уже уехали. Мне пришлось семь часов идти по рельсам пешком. Всю дорогу я проплакала и не заметила, как наступил рассвет. Брат с трудом ходил, весь седой и больной. Я продала свое пальто, купила ему банку меда.
Потом мы с ним встретились уже дома после Победы. Он прожил 75 лет, преподавал в сельской школе нашей области. У них была большая дружная семья...».
