«Мы – советские люди!»
В начале войны Альберт жил с родителями в селе Шаумян на Кубани. Отец, Станислав Ильич, зоотехник, а мать, Мария Николаевна, домохозяйка. Альберт был единственным сыном.
– В сорок втором, когда мне двенадцать лет было, на Кубани начались бомбежки и артобстрелы, – вспоминает Альберт Станиславович. – Отец тогда уже ушел на фронт, нам с матерью стало невозможно в селе оставаться из-за постоянных артобстрелов, мы в горы ушли. Когда уходили из села, некоторые соседи маме говорили: «Вы-то зачем уходите? Вы ведь немцы, и фамилия у вас немецкая. Вас немцы пригреют…» Но мать на это гордо отвечала: «Мы прежде всего люди советские, не намерены жить под фашистами».
Случай у Днепра
- А ваш отец?
– Отца моего едва свои не расстреляли на фронте. Дело было на левобережной Украине перед форсированием Днепра. Он состоял в противотанковой артиллерии. Снаряды у них бронебойные были, рассчитанные на поражение танков. Против пехоты применять их неоправданно – цель могла быть поражена, только если снаряд напрямую попал в человека, что маловероятно. Но один наш боец, увидев вдалеке немецких солдат, говорит: «Давайте-ка шмальнем по ним из пушки!» Отец не согласился: мол, только себя этим выстрелом выдадим, рассекретим нашу позицию, фашистам же вреда не причиним.
- И ему не поверили?
– Нет, он услыхал, как артиллеристы шепчутся: «Давайте его кокнем! Он же немец! Вот поэтому и нам стрелять не позволяет по фашистам…» Тогда он сказал бойцам: «Вижу, вы мне не верите. Но лучше от вражеской пули погибнуть, чем от вашей, и я поэтому на преступление иду. Берите пушку, только подальше ее от других откатите. Оттуда и стреляйте бронебойными». Солдаты так и сделали. По фашистам и впрямь не попали, зато вызвали ответный огонь на себя. Была разбита их «сорокапятка». Только тогда убедились бойцы, что мой отец не предатель.

Гибель друга
- Где вы устроились, когда ушли с мамой из села?
– В горах, под большой скалой. Снаряды не попадали туда – проходили поверх. Жили в шалаше, сооруженном из обычных одеял, питались же горными грушами. Но вскоре фашисты село Шаумян захватили. Передовая подошла к горам вплотную, мы оказались километрах в полутора от нее. Прямо возле нас расположилась разведрота, мама моя стала в ней кашеварить. Причем прифронтовая кухня вовсе не была безопасным местом – от нее очень часто шел дым, а гитлеровцы старательно выискивали именно такие цели и били по ним в первую очередь. Долго я тогда не мог понять: почему, как только начинались артобстрелы, разведчики вокруг меня ложились на бок? И только когда одного из них ранило, понял – да ведь он жизнь мне спас, собой заслонил от осколка!
– А в разведку они вас не брали?
– Мы, местные мальчишки, были у разведчиков проводниками. На задание они уходили, как правило, ночью, мы провожали их до передовой. В самое пекло они нас не брали – припрячут в блиндаже, прикроют ветками и скажут напоследок: «Если не вернемся к утру, то вы тогда сами смывайтесь отсюда». Однажды получилось так, что был уже рассвет, но разведчики не возвращались. Со мною в блиндаже был местный мальчишка,Ваня Алтухов. Решили с ним возвращаться одни. Он подобрался к выходу из блиндажа, но начал вдруг валиться на меня. Я подхватил его: «Ванюха, что с тобой?!» И тут кровь на меня его хлынула – подстрелил его снайпер, сидевший в засаде! Ваня умер на месте. Снайпер и меня подстрелил бы, но тут подтянулись разведчики. Скрутили они немца этого. Решили отвести его к своим как языка, но он отказался идти наотрез, а уже становилось светло. Пришлось разведчикам его прикончить на моих глазах ножом…

Солдат с кларнетом
– К началу сорок третьего года фашистов с Кубани прогнали. И вы, наверное, в свое село вернулись?
– Пришедшие сотрудники НКВД нас переправили в Грузию, в тыл. Так я оказался в 375-м запасном полку, расквартированном в Аджарии, в нем солдат-новобранцев готовили на фронт. Был там зачислен в полковой оркестр, на кларнете играл – взрослые музыканты (их к тому времени в оркестре было всего двое) помогли освоить этот инструмент. Оркестр в основном состоял из пацанов, поскольку многие бывшие его музыканты находились на фронте. Каждый день начинался с того, что музыканты полка – и я вместе с ними – на плацу играли Гимн Советского Союза.
– И как долго вы в этом полку пробыли?
– Отец мой в 1944 году к нам приехал и маму забрал, а я так и остался в полку. Был в нем с апреля сорок третьего года вплоть до августа сорок пятого года, когда запасной полк расформировали. Со временем я, в 15 лет, попал в состав образцово-показательного оркестра Закавказского военного округа. Вместе со мной в нем тогда служили люди, дошедшие с боями до Берлина. Они были увешаны боевыми наградами.
Из списка вычеркнут…
– А юных музыкантов образцового оркестра награждали?
– Да, в 45-м, медалями «За победу над Германией». Я ожидал, что меня тоже отметят. Когда настало время награждения, вместе с другими музыкантами стоял в строю, ждал объявления моей фамилии. Но список закончился, а она так и не была объявлена. Тут ко мне подошел старшина. По голове погладил, говорит: «Фамилия твоя, сынок, начальству не понравилась, приказ о твоем награждении не был подписан». Вот так я и остался без награды…
– И как же дальше ваша судьба сложилась?
– Уволившись в 47-м из армии, поступил в Краснодарский станкостроительный техникум, затем окончил Новочеркасский политех. Работал в этом городе на станкостроительном заводе, а в 64-м переехал с семьей в Волгоград, где трудился до пенсии.
***
Сейчас Альберту Станиславовичу 88-й год, и он часто выступает с рассказами о войне перед детьми – такими же мальчишками, каким и сам он был в 42-м. А в День Победы ходит на «Бессмертный полк» с фотографией, где он запечатлен с родителями в 44-м…