«Прячьтесь, немцы летят!»
...До войны в Сталинграде Мамаев курган называли «Мамай» или просто «бугор». Курганом в дни битвы на Волге его окрестил фронтовой корреспондент, имя которого осталось неизвестным. У подножия «бугра», на улице Хоперской, это недалеко от нынешней станции Бакинской, и жила семья моей мамы.
К концу дня 23 августа 1942‑го вся моя сталинградская родня собралась за столом. Разрезали арбуз, но он так и остался нетронутым. Послышался гул множества самолетов. «Прячьтесь, немецкие!..» – едва успел выкрикнуть брат моей мамы, как с неба на город посыпались бомбы.
С этой минуты бомбежка города почти не прекращалась. Вместе с бомбами фашисты нередко сбрасывали на город просверленные рельсы либо бочки – падая, они издавали страшный, наводящий ужас вой.
Сыпались с неба и листовки с издевательскими текстами, адресованными сталинградцам. Например, таким: «Сталинградские матрешки, не бойтесь ночной бомбежки!»
«Здесь передовая!»
13 сентября, в момент минутного затишья, моя бабушка, Анна Ивановна, вышла на улицу.
И увидела двух молодых солдат, разматывавших на бегу телефонный провод. «Ребята, вы скажите хоть – где фронт, где передовая?» – «Тут передовая! Бегите, здесь сейчас ничего не останется!..»
Первыми в Сталинград входили эсэсовцы,в черных мундирах, с засученными рукавами и с овчарками. Сразу же начался грабеж – фашисты врывались в дома, требуя от сталинградцев «цукер и деньги!» немедленно.
Землю вокруг домов они прокалывали длинными щупами, разыскивая припрятанные горожанами припасы.
Бабушка, мама и ее младший брат в тот день бежали по улице. Случайно встретившийся гитлеровец, увидев их, резко вскинул автомат. Мои родные крепко обнялись друг с другом перед гибелью... Но солдат стрелять в них не стал…
Мамаев курган (в кадре слева) на немецкой аэрофотосъемке, лето 1942 года.
Ни грамма хлеба и огонь
«Сто двадцать пять блокадных граммов с огнем и кровью пополам» – так в знаменитом стихотворении писала о ленинградском хлебном пайке поэтесса Ольга Берггольц.
Мирные жители, находившиеся в нашем городе во время Сталинградской битвы, не получали совсем ничего, люди спасались от голодной смерти, выживали, кто как мог.
В городе был разбомблен элеватор. Гитлеровцы вывозили из него зерно в грузовиках, закидав воронки от бомб на дороге телами раненых и убитых красноармейцев.
Моя бабушка вспоминала: жителям города разрешали брать для пропитания только зерно вперемешку с землей, разбросанное возле элеватора.
За попытку же набрать чистое зерно в зернохранилище расстреливали на месте.
Время от времени, ночами, младший мамин брат бегал на элеватор, чтоб принести своим хоть немного зерна, – он бежал от воронки к воронке, следуя армейской мудрости, что «снаряд не попадает дважды в одну точку». А бабушка молилась за него, стоя в окопе на коленях...
Как‑то побежала с ним на элеватор моя мама. Брат, спустившись на элеваторе в яму, набрал зерна, но выбраться наверх уже не смог.
Тогда он насыпал кучку зерна себе под ноги, встал на нее, и мама смогла вытащить его за руки.
Был в Сталинграде разбомблен и склад, в котором находился сахар, – расплавленный, он вытекал потоками на землю, и жители вырезали эту землю, а потом растворяли ее в воде…
Лидия Тимофеевна, ее брат и бабушка с прабабушкой прошли через ад Сталинграда…
«Вег! Гут, Калач!»
В октябре 42‑го гитлеровские оккупанты стали выгонять сталинградцев из города: «Вег! Гут, Калач!..» До Калача люди шли, казалось, нескончаемой колонной. По сторонам дороги стояли автоматчики, высматривая, чтобы вместе с беженцами к ним в тыл не проникли красноармейцы, а сталинградцы не унесли с собой из города что‑либо ценное.
Даже последние продукты зачастую отнимали – одна из женщин, например, несла с собой немного манки, чтобы приготовить кашу для малыша, и немец отнял и это, невзирая на мольбы женщины, которая стояла на коленях, целовала ему руки, умоляя не отбирать крупу у ребенка..
«Нас везли в рабство»
Видела мама на этой дороге, как немецкий офицер, надев перчатку, бил наотмашь по лицам провинившихся в чем‑то румынских солдат.
Видела, как из немецкого танка выскочил танкист с оторванными кистями рук, размахивая окровавленными обрубками.
В Калаче-на-Дону сталинградцев ждали эшелоны, на которых их переправляли в распределительный лагерь, в Белую Калитву, откуда многих из них ждал путь в Германию, в рабство.
Моим родным удалось сбежать из эшелона. Они брели, сами не зная куда, стучались в хуторах в дома: «Мы беженцы из Сталинграда!» И казачки в хуторах брали их на постой, в свои дома, обогревали, ставили на стол квашеную капусту, доставали откуда‑то хлеб…
Днем мама с братом ходили по степи, собирали, что могли, у убитых немцев в вещмешках.
Когда настало время контрнаступления, немцы спешили сбежать из замыкавшегося вокруг них кольца. Они висели на подножках грузовиков, ехали даже в корытах, привязанных к машинам.
Многие кричали, обращаясь к русским: «Где Морозовская?!» – надеялись, видимо, через эту железнодорожную станцию вырваться из окружения.
***
...Мои родные вернулись в освобожденный Сталинград в начале марта 1943‑го. Их бревенчатый дом сгорел дотла. От него остался только фундамент, на котором стояла лишь одна покореженная, обгоревшая железная кровать…
