Через несколько месяцев книга была написана.
Шрётер отдал её министру пропаганды Йозефу Геббельсу и тот пришел в ужас от написанного: «немецкий народ этого не перенесет», в результате рукопись навсегда исчезла где-то в недрах министерства.
После падения Третьего Рейха Шрётер решил восстановить утраченную книгу по ранее собранным документам и архивам. В 1948 году книга «Сталинград — до последнего патрона» вышла в печать и стала настоящим хитом. За десять лет ее переиздавали 8 раз, а в адрес Шрётера хлынула лавина писем от участников войны, которые охотно делились с автором своими воспоминаниями и сохранившимися документами.
Книга Хейнца Шрётера «Сталинград — до последнего патрона» , изданная на немецком языке
Шрётер в своей книге большое внимание уделяет тому положению, в котором оказалась немецкая армия после окружения и обстоятельствам, которые привели ее к окончательному краху.
В советских и российских книгах по истории Сталинградской битвы внимание, как правило, фокусируется на решениях советских военачальников, наступательных действиях армии, подвигах солдат… А каково было в это время нашему врагу? Что происходило с 330-тысячной группировкой немецкой армии, когда кольцо окружения вокруг нее неумолимо сжималось?
Паника и ещё раз паника
После того, как 19 ноября 1942 года советская артиллерия превратила немецкие позиции в «лунный пейзаж», на выживших в этом аду двинулась лавина советских танков. На броне сидели тепло одетые (в отличие от войск союзников вермахта, которым так и не завезли зимнее обмундирование) советские солдаты с автоматами.
Т-34 с солдатами на броне на марше в заснеженной степи во время Среднедонской наступательной операции. 1942 год
Эту железную махину невозможно было остановить ни связками гранат, ни выстрелами из пушек – если один или несколько советских танков удавалось подбить, остальные, не останавливаясь, продолжали накатываться на немецкие позиции. И солдаты вермахта не выдержали, побежали. Паника превратила немецкую армию в испуганную толпу, которая тысячами бежала на юг и на север.
Как пишет в своей книге Х. Шрётер:
«Большинство частей почти не видели русских танков, не попадали под артиллерийский обстрел и не были атакованы кавалерийскими отрядами советских ударных сил. Проезжавшие части и отдельные боевые машины вызывали среди них панику, в результате чего люди сломя голову обращались в бегство. Одно слово, один жест, один выстрел, лязг танковых гусениц внушали бежавшим такое чувство, что сейчас наступит конец света».
Трофейная немецкая авиатехника под Сталинградом. На переднем плане снимка - брошенный самовар. Фото из альбома Ю.Г. Шафера, бывшего политработником в 16-й Воздушной армии.
Красной Армии доставались нетронутые вражеские склады с боеприпасами, одеждой, провиантом, боевые орудия, в то время как целые немецкие дивизии становились нищими беженцами.
Шрётер упоминает в своей книге один яркий эпизод, иллюстрирующий панические настроения немецкой армии после начала контрнаступления советских войск.
20 ноября румынский полковник вышел из своей машины на дороге под Калачом спросить направление на Румынию. В то время в Логовском базировались немецкая хлебопекарная рота и ремонтный взвод.
«Тут кто-то крикнул: «Танки!» — и триста человек хлебопекарной роты и ремонтного взвода бросили все имущество и снаряжение и обратились в бегство на юг в сторону совхоза «10 Октября». Как потом выяснилось, это была немецкая боевая машина, пытавшаяся найти ремонтную роту, так как у нее были повреждены гусеницы. На радиаторе машины сидел русский, знавший дорогу».
И таких случаев были сотни.
Красноармеец осматривает брошенную под Сталинградом повозку со стволом немецкой 210-мм мортиры образца 1918 года (21 cm Morser 18). Фото: Сергей Струнников
В немецком радиоэфире также происходил панический коллапс – с 22 по 29 ноября радиостанция в хуторе Тормосин, приняла 3746 радиограмм. Как пишет Шрётер:
«Сигналы о поступлении радиограмм не смолкали ни на секунду, сотни радиограмм передавались открытым текстом, что было недопустимо в военное время, но паника и нехватка времени диктовали свои условия».
Немецкому командованию было трудно угомонить и привести в чувство эту потерявшую человеческий облик толпу.
Смотритель моста
У хутора Акимовский в малой излучине Дона был возведен военный (временный) мост. Здесь же, в населенном пункте, который не был разрушен боевыми действиями, предполагалось разместить на зимних квартирах штаб корпуса.
Всё было готово к приёму работников штаба. Уже шёл спор о том, какое кому занимать помещение, когда на развилке дороги, ведущей к высоте 137, появились две «тридцатьчетвёрки». Они начали стрелять по группам машин. Вскоре паника воцарилась и здесь.
«Лазарет, ремонтный взвод, армейский продовольственный склад, склад запасных частей оказались в руках русских» - пишет Шрётер.
А ещё восемь дней назад здесь царил немецкий «орднунг» и размеренность. За переправу через мост отвечал фельдфебель Глухер, у него в подчинении находился 21 солдат.
Солдаты Глухера сидели по обе стороны моста в деревянных домиках и периодически по радио объявляли направление движения: пять минут на запад, пятнадцать минут на восток. Скорость – не выше 15 км/ч. Один раз в час охрана моста полностью освобождала мост для движения в обе стороны конных повозок.
Колонна немецкой техники переправляется через Дон по понтонному мосту. 31.07.1942г.
Но вскоре ситуация изменилась – на мосту перестали действовать какие-либо правила. Их отменил 20-тысячный поток людей, бегущих вместе с лошадьми и машинами. Больше никаких ограничений скорости, никакой очередности – вперед прорывался тот, у кого был громче голос и мощнее транспорт.
Перила моста были сломаны – их повредил 8-тонный грузовик, когда сбросил в Дон орудийный расчет вместе с лошадьми и пушкой. Поверхность реки сковал лед, но он был ещё некрепким, и люди проваливались в ледяную воду, но никто никого не спасал – каждый думал только о себе.
Глухер сидел на крыше своего домика и наблюдал за этим светопреставлением. Весь день и всю ночь над его бывшим мостом стояли крики и рёв:
«На фоне лунного ландшафта было видно, как с холмов потоками спускались разбитые части 1-й румынской кавалерийской дивизии и остатки 376-й пехотной дивизии, скапливались перед мостом и вязли в грунте после моста — в песке, в гальке, в низинных местах, в грязи, застревали среди обломков разбитых лафетов, машин и лошадиных трупов».
Фельдфебелю Глухеру эта картина живо напомнила переправу наполеоновской армии через реку Березина в 1812 году, во время которой «Великая армия» французского императора потеряла 35 тысяч человек.
Вскоре смотритель моста оставил свой пост – охранять здесь было уже нечего. Он вскарабкался на тягач, проходящий по мосту, и отправился в сторону Сталинграда.
Шрётер описывает его дальнейшую судьбу так:
«За пять дней до рождественских праздников разрывным снарядом ему раздробило левое плечо.
Через два дня он вылетел из Питомника вместе с сорока тремя ранеными на родину».
Неотданный приказ
Когда началось советское контрнаступление под Сталинградом, Паулюс напряженно ждал приказа о начале прорыва из окружения и начальник Генштаба Курт Цейтцлер обещал его вскоре отдать.
Командующий 6-й армией вермахта генерал-полковник Фридрих Паулюс разговаривает с подчиненным под Сталинградом, 1942 год
Ему нужно было «всего лишь» убедить фюрера в необходимости этого приказа. На протяжении нескольких дней в Ставке вермахта не утихали яростные споры – Гитлер ненавидел сдачу противнику захваченных территорий – а для прорыва из «котла» требовалось оставить почти завоеванный Сталинград.
Зейдлиц приводил всё новые аргументы, обращался к здравому смыслу: ведь если не начать прорыв немедленно, армию будет невозможно спасти! Паулюс отправлял в Ставку запрос за запросом – у него уже был готов предварительный план выхода из окружения…
Приказ о начале наступления должен был поступить по радиосвязи между 7 и 8 часами 24 ноября. Паулюс ждал до десяти.
Приказ так и не поступил. Ставка уже приняла другое, судьбоносное для 6-й армии решение – снабжать окруженную группировку по воздушному мосту. Это решение вскоре сделало положение армии Паулюса безнадежным.
