По бежавшим стреляли
Отец Риммы Петровны, Петр Бирючков, с начала войны был на фронте. Женщины, оставшиеся в хуторе, летом 42‑го сооружали укрепления на подступах к населенному пункту.
В августе начались бомбежки Зимовейского. Жители бежали в степь. Вернулись, как только все закончилось.
Но возвращаться было уже некуда – дома были разбомблены, домашний скот погиб. А вскоре на мотоциклах в хутор въехали немцы и стали жителей из него выгонять.
– Перед хутором, – вспоминает Римма Петровна, – гора, рядом с ней широкая балка Половная. В ней мы и заночевали той ночью. Немцы за нами следили все время – ездили вокруг на мотоциклах, фарами светили, чтобы никто не убежал. А в тех, кто все же пытался убежать, сразу стреляли.
Утром людей погнали дальше, в хутор Кисляки, – сразу за ним, в своеобразном маленьком концлагере, были военнопленные красноармейцы и мирные жители.
На улице еще стояла жара, но пленникам гитлеровцы не давали не только есть, но даже пить… Дальше людей ждал путь на Чернышки, на Бузиновку, где им пришлось жить на скотной базе.
– Однажды немец, охранявший нас, – рассказывает Римма Верховова, – угостил супом. Когда подошла наша очередь, мама сказала ему: «Пан, нам можете не давать, но дайте хотя бы детям…» Немец наклонился, у него в глазах стояли слезы. И тихо сказал: «У меня ведь тоже есть дети».
У смерти на краю
Из Бузиновки хуторян ждал дальний путь на станцию Морозовскую в Ростовской области. Передвигались на машинах и лошадях, но в основном пешком.
В Морозовской их поселили в заброшенном птичнике. Тем временем сильно похолодало, люди заболевали, умирали. Но их никто не хоронил – умерших просто сбрасывали в балку...
Сколько они прожили в этом птичнике, Римма Петровна не помнит. В начале 1943‑го гитлеровцы разогнали их по хуторам. Бирючковы оказались в хуторе Грузинове.
– Было тяжело и холодно, – утирает слезы, вспоминая то время, Римма Петровна. – Над головами каждый день летали самолеты – и немецкие, и наши. Дети, увидев самолет, бежали к матери. Она их собой укрывала, будто бы это могло их спасти.
Мать Риммы Петровны вместе с двумя своими сестрами, Анной и Василисой, ходили побираться по дворам с голодными детьми – немцам это не понравилось, они схватили их и отвели к силосным ямам, в которые сбрасывали расстрелянных.
Когда и их поставили на краю, женщины приготовились к гибели. Крепко прижали к себе детей, зажмурили глаза... Но тут появился немецкий офицер. Он кратко переговорил с солдатами о чем‑то, и обреченных на смерть отпустили…
Как их не угнали в Германию?
– Больше полугода мы были там под немцами, – вспоминает Римма Верховова. – Сами не знаем, как выжили.
Она говорит: три с лишним сотни женщин и детей были казнены там, на хуторах.
А тетка Василиса, когда жива была, говорила: «Мне бы теперь там надо побывать, я показала бы всем, где находились те силосные ямы, заполненные расстрелянными…»
В марте, когда земля была еще под снегом, немцы погнали хуторян на ближайшую железнодорожную станцию, требовали, чтобы садились в поезд.
Много народу шло, а впереди и сзади были немцы, сворачивать в сторону было нельзя, тех, кто пытался скрыться или бежать, гитлеровцы тут же убивали.
– Так нас и угнали бы в Германию тем поездом, – рассказывает Римма Верховова. – Но подоспел наш самолет – разведчик, видимо. Начал бомбить состав. Немцы попрятались, мы разбежались кто куда.
Женщины с детьми тогда вернулись в Морозовскую, человек 20 беженцев ютились там в неотапливаемой кухоньке.
Когда наши войска освободили Ростов, семья Риммы решила вернуться в родные края. Местные хуторяне просили их: «Не уходите, вас поубивают! Или хотя бы девочку оставьте».
Но мама Риммы с сестрами не согласились: «Нет, не оставим ни за что. Если умрем, то вместе».
На станции они сели на открытую платформу, которая довезла их до Качалино. Оттуда пошли к Дону. Точнее, побежали, чтобы хоть немного согреться. Ослабевшую маленькую Римму взрослые несли на руках. На Дону кричали с берега, просили помочь им через реку переправиться, но никто с той стороны не отозвался. Тогда беженцы натаскали себе под ноги веток и сели на обгорелые пеньки. Так ночь и провели…
Лебеда и желуди
– Утром, – вспоминает Римма Петровна, – перевезли нас все‑таки на лодках через Дон. Пришли мы в родной хутор, только жить в нем было негде. Люди рыли землянки, в них селились.
От прежнего дома осталась одна только саманная стенка. Бабушка Риммы Анна Ивановна пристроила к ней стены из обычного плетня.
Ночами в этой продуваемой насквозь избушке, которая и по сей день стоит в хуторе Зимовейском, в ведрах замерзала вода.
Есть хуторянам было нечего. Когда разлился Дон, с ним приплывали сверху семена лебеды, которые собирали и ели. Нарасхват были желуди – их хуторяне толкли, жарили, делали из них оладьи.
Их одежда сносилась еще в изгнании, а новой негде было взять. Бабушка сшила Римме юбку из немецкого армейского плаща, а обувью послужили большие солдатские сапоги.
В 45-м вернулся с войны отец Риммы – он сражался под Москвой, дошел до Кенигсберга, его имя увековечено в Центральном музее ВС.
А Римма Верховова со своей семьей в 1959 году перебралась с хутора Зимовейского на хутор Кузнецов, где и живет до сих пор. Живет и помнит войну.
