Пойманных людей топили в Дунае
Маргит родилась в Вене в 1925 году. В семье, кроме нее, еще две младшие сестренки и братишка. Отец работал шофером, мать вела домашнее хозяйство. Умещались все в однокомнатной квартире. Понятно, что дети жили своими интересами, тем более что дома никаких разговоров о политике не было. Ничто не предвещало беды, поэтому та самая «Хрустальная ночь», или «Ночь разбитых витрин» (еврейский погром по всей нацистской Германии, в части Австрии и в Судетской области 9–10 ноября 1938 года, начало Холокоста) стала громом среди ясного неба.
– В 4 утра началось, – вспоминает Мария Израилевна. – Слышим шум, гам, крики, звенят разбитые стекла. Мы не понимали, что происходит. Когда рассвело, увидели, что разгромили магазины богатых евреев. То и дело на улице раздавалась песня со словами «Сегодня Германия – завтра весь мир». От этого становилось страшно.
Маргит, так звали ее в детстве, прежде часто ходила к соседке, которая торговала овощами. Как старшая, она рано начала вносить свой вклад в семейный бюджет. Хозяйка магазинчика очень хорошо относилась к ней.
– Я была шустрая, бойкая, – улыбается Мария Израилевна, – ко мне много покупателей приходило. Хозяйка меня очень любила, но, когда появилась в очередную пятницу, сказала: «Больше не приходи, опасно».
Отцу его друзья-австрийцы сказали то же самое: «Веди себя осторожно, береги семью». Говорить об этом уже не было нужды. Маргит однажды увидела, как обнаженную молодую девушку привязали к хвосту лошади и потащили по улице. Потом друзья отца рассказали, что пойманных евреев сажают в грузовик, везут к Дунаю и топят в реке. После этого сестры практически перестали появляться на улице. Исключение – самая младшая Берта, у которой были светлые волосы. Она иногда выходила с котелком, чтобы добыть немного еды. Так прошло несколько месяцев, стало ясно, что выход один – бежать.
«Не бойтесь, я вас не трону...»
Отец Маргит вырос в религиозной семье, но, на удивление близких, увлекся коммунистическими идеями, вступил в партию. Как она вспоминает, это был «еврей-оторва». Здоровенные кулаки, на руке татуировка, пиджак обычно закинут на плечо… У него всегда было много друзей. Один из них записался в штурмовики, которые и были зачинщиками погромов. Но именно он помог отцу переправиться в Чехословакию. Еврей-коммунист – звучало как приговор, таких нацисты уничтожали в первую очередь.
– Потом мы дважды пытались сами добраться до границы, – вспоминает Мария Израилевна, – но оба раза военные останавливали, и приходилось возвращаться.
Тогда они обратились за помощью к другу отца, который на своей машине доставил их до приграничного села. Они прятались в кустах и ждали наступления ночи. Каждое приближение пограничников могло все погубить. Чтобы младший брат не расплакался и не выдал их, мать каждый раз в опасные минуты кормила его грудью. Но однажды солдат их все же заметил. Они решили, что пропали, но он сказал: «Не бойтесь, я вас не трону...»
Пограничник их не только не тронул, но, когда совсем стемнело, отвел к границе и объяснил, как безопаснее пересечь рубеж.
В Чехословакии их встретили и отвели в одну из еврейских семей, согласившуюся приютить на время беженцев.
– Нас приняли хорошо, – говорит женщина. – С едой было неважно, но мы ходили с сестренкой по пятницам и субботам в другие еврейские семьи, и там нас кормили. Так мы начали новую спокойную жизнь.
В кладбищенском склепе
Но передышка длилась недолго. Немцы уже начали настоящую охоту за евреями, и семье Зайда, как и другим беженцам, пришлось сменить место пребывания. В деревне Остравице самым безопасным пристанищем стали для них кладбищенские усыпальницы на краю города.
– Беженцев было так много, что мы спали чуть ли не стоя, – делится воспоминаниями Мария Израилевна. – Но ссор не было, наоборот, продукты, что были у людей, стали общими, а мама готовила для всех.
Сколько ни расспрашивал о подробностях тех дней, Мария Израилевна поделилась только одним смешным воспоминанием. Справлять нужду прятавшиеся в склепе решались снаружи только ночью или ранним утром. И вот как-то на рассвете местный житель на лошади мимо проезжал. Когда увидел, что из склепа выходит мужчина, заорал из всех сил: «Езус Мария!» Решил, что покойник на волю выскочил. Мужчины потом так громко хохотали, что Мария до сих пор это помнит.
Тем временем удалось найти деньги на поезд до Польши, где у отца жила тетка. К ней и отправились, потому что в Чехословакии больше не осталось для них безопасных мест.
Новая жизнь на станции Кизнер
Приехали в город Станислав. (сегодня это украинский Ивано-Франковск). Тетка встретила неприветливо. Быстро стало ясно, почему их отца еще ребенком отправили в Австрию.
– У евреев привычка – вишневку делать, – рассказывает Мария Израилевна. – Отец сильно заболел по приезде, а когда из больницы вышел, попросил у тетки вишневки, чтобы с чаем попить. Она с таким лицом неприятным потянулась за бутылкой, прямо жадность ее душила и бац – разбила бутылку. А папку положила на доски, только соломой покрытые. И простыню накинула.
А еще тетка забрала у Маргит маленькие часики, что ей хозяйка овощной лавки подарила. И цепочку золотую – все от той же женщины подарок – себе взяла: «Ты же со мной в тепле спала...»
У родственницы пробыли недолго. Шел 1940 год. Эту часть Польши уже присоединили к Советскому Союзу. А глава семейства коммунист Израиль Зиновьевич всегда мечтал попасть в Россию. И когда началась вербовка на лесозаготовки в Россию, сразу записал всю семью. Так она оказались в Удмуртии, на станции Кизнер. Без теплых вещей, без денег, без знакомых, без знания языка.
Здесь вновь проявились лидерские качества Маргит, которая стала в России Марией. Русский язык она выучила по словарю, став переводчиком для всего семейства. Вспоминая о том времени, Мария Израилевна тоже первым делом делится забавным эпизодом – как она в магазине с продавщицей общалась. Та ей жестами показывала, что нет весов и пайку хлеба она отмерить ей не может. А бывшая жительница Вены все не могла взять в толк, отчего эта тетка руками машет, вместо того чтобы делом заняться.
Вскоре Мария устроилась на работу – на пилораме чурбаки пилила. Отец и здесь шоферил. Жили в бараке в комнате на шестерых. Жили, как все тогда, – нищета, голод и холод. Как к ним местные относились? Толком не помнит. Не обижали, это точно. А так… Придешь с работы чуть живая, и сразу спать. Потому что ни на что большее сил не хватало. Чуть полегче стало, когда Марию в кочегары на тепловоз взяли.
В Удмуртии семья прожила всю войну и первые послевоенные годы. Однажды знакомая рассказала, что собирается в Сталинград, Мария, ставшая уже главной кормилицей семьи, решила: мы тоже поедем...
«Здесь мои корни...»
Первое впечатление от Сталинграда: это не город, а то, что прежде было городом. Поселились в бараке, работали на стройке. Мария даже находила время по вечерам степ танцевать. Молодая, красивая, яркая…И любовь случилась яркая, а вот семья – нет. Зато произошло главное и самое счастливое событие в ее жизни – родилась дочь Галина, которая вместе с мужем Николаем и сейчас рядом с ней.
В большой коробке огромный ворох фотографий, но почти все они рассказывают о жизни ее близких – детей, внуков, правнуков. Не до фотографий, когда выживать приходилось. Рабочая на пилораме, кочегар на паровозе, лаборантка на гидролизном заводе, электромонтер на элеваторе… Но прежде всего она многие годы была капитаном крохотного семейного суденышка, который, несмотря ни на что, устоял в самых страшных бурях.
Внук Сергей недавно восстановил не только родословное древо, но и нашел родственников в Австрии. Возможно, кто-то из детей соберется навестить места, бывшие для Марии Израилевны некогда родными. Но она никогда не хотела уезжать из своего волгоградского дома на Баррикадной, в котором прожила уже 72 года.
– Хватит, наездилась. Только вот на тот свет осталось, – шутит Маргит-Мария, которой в апреле этого года исполнится 98. – Здесь мои корни.
Чего ей сейчас больше всего хочется? Чтобы поскорее вернулся любимый правнук Марк, который сейчас учится в Москве. Что поделаешь? Хочется, чтобы близкие были как много ближе...
