Особо секретный объект
Владимир Николаевич родился во Владикавказе. Во время срочной службы в армии поступил в Военно-инженерную академию им. Куйбышева. А по ее окончании, в 77‑м, был направлен для продолжения службы на Второй Государственный Центральный научно-исследовательский полигон.
Именно так официально именовался ядерный полигон в 140 км от Семипалатинска.
– Получив назначение, я не знал еще, что буду иметь отношение к испытаниям ядерного оружия, – говорит он. – Мне сказали – направляетесь в часть под таким‑то номером.
Прибыв на место новой службы, Верховодов понял, что оказался на объекте высочайшей секретности. Даже обычный бинокль на время испытаний выдавался офицеру строго под расписку: испытание прошло – и он обязан его сдать. Чтобы просто выйти в зону отдыха¸ грибов пособирать, офицерам требовалось подписать у начальства несколько письменных согласований.
По рассказам ветеранов, солдатам на этот полигон родственники писали письма по адресу: Москва-400.
Секретность была такая, что даже в письмах родным военнослужащие рассказывали, что служат в Москве и гуляют по Красной площади, а сами находились в степях Казахстана, где готовились к испытаниям ядерного оружия.
Возглавлял эту подготовку под Семипалатинском лично Лаврентий Берия. За 19 дней до очередного ядерного взрыва единственным начальником на полигоне становился генеральный конструктор, в ту пору – академик Игорь Курчатов.
Вся связь на полигоне отключалась, позвонить куда‑либо без разрешения генерального конструктора не имел права даже Берия.
Земля шла волнами
Прибыв на Семипалатинский ядерный полигон, капитан Верховодов сразу был назначен на майорскую должность начальника отделения эксплуатации автомобильных и железных дорог.
Инженерной службы на полигоне в то время еще не было. Владимир Верховодов, разобравшись с обстановкой, обосновал и доказал начальству необходимость ее создания и был назначен этой службой руководить. Двести единиц техники было у него в распоряжении, а также склад взрывчатых веществ.
В ту пору испытания ядерных зарядов на полигоне проводились чуть ли не каждую неделю, они были двух видов: подземные атомные взрывы, либо в штольнях – особых выемках в горах, в которые закладывались ядерные заряды.
Гору первоначально проверяли геологи – выясняли, есть ли в ней трещины, через которые радиация могла бы вырваться наружу. При проведении подземных взрывов ядерный заряд закладывался на определенную глубину в специально пробуренную скважину диаметром 700 миллиметров.
Если ядерный взрыв проводился в глубинах горы – она как бы подпрыгивала на глазах. Затем опускалась, но напоминала после этого уже, скорее, груду щебня – если гора сильно потрескалась, больше испытаний в ней не проводилось.
При подземном ядерном взрыве земля на его месте тоже ненадолго приподнималась, а вокруг скважины по ней, словно по воде, шли волны. Изделия для испытаний на Семипалатинский полигон доставлялись из Арзамаса и Челябинска специальным составом, замаскированным под обычный литерный поезд.
Бывало, приходили туда для испытательных работ и боевые железнодорожные ракетные комплексы – грозное оружие СССР, которое позднее было уничтожено.
С виду – обычные товарные эшелоны. Специалисты должны были выяснить, как электронный импульс, возникающий при ядерном взрыве, воздействует на расположенную в них штабную технику.
Победа без боя
В 1988 году на Семипалатинском ядерном полигоне и на американском в штате Невада проводился МСЭК, или международный совместный эксперимент.
В то время готовился к принятию договор о всеобъемлющем запрете ядерных испытаний. Для этого требовалось создать первоначально систему международного контроля. Решался вопрос: чью именно сейсмическую измерительную станцию при нем использовать – советскую или американскую?
– Наша, советская измерительная станция контроля, – вспоминает Верховодов, – именовалась «Кортекс». Она была способна зафиксировать взрыв мощностью около 100 килограммов тротила, произведенный даже на другом континенте!
Советские специалисты для решения этих вопросов ездили в США. А их американские коллеги приезжали в СССР на Семипалатинский полигон.
Девять самолетов с техникой прилетели тогда на наш полигон из Германии, из Франкфурта-на-Майне – каждый день по самолету, их разгружали двадцать американских сержантов.
Наши военнослужащие пробурили на полигоне боевую скважину для закладывания ядерного заряда, отклонение которой от вертикали не превышало полуметра, у американцев же оно оказалось много больше. И они отказались от дальнейших буровых работ, предоставив их советским специалистам.
В итоге международный контроль испытания ядерных ракет осуществляла советская измерительная станция «Кортекс».
После окончания подземных испытаний ядерных зарядов Владимир Верховодов участвовал в особых испытаниях под названием «Колба». Были уже запрещены испытания ядерного оружия, но ядерные взрывы минимальной мощности, проводимые в научных целях, продолжались. «Колбой» при этом называли изделие из специальных материалов, похожее на железнодорожную цистерну.
Она была начинена измерительной техникой. Ее закатывали в штольню, выбитую в горе, в которую закладывался также маломощный ядерный заряд.
Штольню послойно засыпали песком и тяжелым бетоном, в состав которого вместо обычного щебня входила металлическая дробь. Кабели от «колбы» выводились наружу, через них ученые и получали требующиеся им исследовательские данные, а сама «колба» при этом разрушалась, больше ее уже не извлекали – осколки оставались замурованными в горе.
Со службы на Семипалатинском полигоне Владимир Верховодов уволился в 1992 году. А в 1996 году был окончательно закрыт сам полигон.
Со временем Владимир Николаевич переехал в Волгоград, возглавлял одну из лабораторий в техническом вузе, сейчас он находится на заслуженном отдыхе.