Книгу написал сын скульптора, журналист и литератор Виктор Вучетич (1935-2011), и у нее непростая судьба: написанная почти 30 лет назад, она увидела свет только сейчас благодаря стараниям и трудам внука скульптора и полного его тезки – Евгения Викторовича Вучетича. Нашему военному обозревателю Александру Фолиеву он рассказал о самых значимых эпизодах истории создания скульптором Вучетичем мемориала на Мамаевом кургане.
Зигзаги истории
– Книга прослеживает практически весь жизненный и особенно творческий путь моего деда, – говорит Евгений Вучетич-внук. – Главной вершиной этого пути стал мемориал на Мамаевом кургане, легендарной высоте 102.0. Восемь лет, с 1959‑го по 1967-й, пока шло строительство, мой дед жил между Сталинградом -Волгоградом и Москвой.
Между тем в 1953 году Вучетич уже вплотную прикоснулся к теме битвы на Волге, создав неподалеку от Калача-на-Дону, там, где 23 ноября 1942‑го завершилось окружение фашистской группировки, памятник «Соединение фронтов».
Архитекторами были Леонид Поляков и Леонид Дятлов. А годом ранее Вучетич в соавторстве с архитектором Поляковым на Волго-Донском судоходном канале создал грандиозный памятник Сталину. В 1961‑м скульптуру убрали с постамента и 10 лет он так и оставался пустым, пока в 1973‑м не воздвигли не менее монументальный памятник Ленину – он попал в Книгу рекордов Гиннесса как самый большой жившему человеку. Скульптор и архитектор были те же, что и у сталинского памятника, – Вучетич и Поляков. Вот такой был зигзаг истории. А создание памятника на Мамаевом кургане началось 25 декабря 1958 года, когда было принято постановление Совета министров РСФСР «О сооружении в г. Сталинграде памятника-монумента в ознаменование победы над немецко-фашистскими войсками под Сталинградом».
Документ определял дату окончания строительства – 9 мая 1961 года – и одобрял эскизный проект «авторского коллектива скульптора Вучетича Е. В. (руководитель), архитектора Белопольского Я. Б. и художника Гарпенко А. А.».
Но идея создать памятник в городе на Волге, чтобы отобразить монументально подвиг защитников Сталинграда, возникла у Вучетича намного раньше. Вот как об этом рассказывал в своей книге мой отец Виктор Вучетич:
«...Ее возникновению и оформлению в нечто конкретное способствовали годы дружбы с Чуйковым, добрые творческие и деловые связи среди руководителей города и области, наконец, всеобщее понимание великого исторического значения Сталинграда как поворотного момента, можно утверждать без ложной скромности, во всей Второй мировой...».
Дружба с Василием Чуйковым у моего деда началась после войны, со строительства мемориала в берлинском Трептов-парке, его венчала скульптура «Воин-освободитель», открыли монумент еще 8 мая 1949 года.
Наверняка Вучетич и Чуйков не раз говорили о памятнике-ансамбле на Мамаевом кургане, где сражались воины командующего 62‑й армией Чуйкова и у подножия которого находился штаб командарма.
Мамаев курган был для Вучетича зримым символом великого подвига советского солдата в битве на Волге.
Очевидно, что концепция будущего мемориала появилась у скульптора гораздо раньше, чем был официально объявлен конкурс на его проект.
Причем Вучетич уже на том этапе многие свои идеи «обкатывал», приглашая художников, близких ему по духу и творчеству, показывал им эскизы, объяснял общую картину, просил их изобразить ее в разных состояниях – дня и ночи, яркого солнечного света и сумерек, при свете прожекторов и чисто силуэтно.
К слову, оплачивая выполненные ими планшеты, что называется, из своего кармана.
При этом сам Вучетич вел огромную подготовительную работу. Как вспоминал мой отец, однажды он увидел на рабочем столе деда с десяток книг – беллетристики, документальных и мемуарных, так или иначе посвященных Сталинградскому сражению.
Часто бывал в Центральном музее Вооруженных сил, просматривал материалы по этому периоду войны и, конечно, много общался с участниками битвы.
В его мастерскую приезжали легендарные Яков Павлов и Александр Родимцев. Их рассказы, как и других фронтовиков, позволяли прочувствовать всю силу духа сражавшихся за Сталинград.
Свою задачу Вучетич видел в том, чтобы из огромной массы информации выбрать важное, что навсегда останется запечатленным в монументальном искусстве.
И эта работа не прекратилась даже тогда, когда уже началось гигантское строительство, невиданное доселе по размаху и композиционной сложности. Мой отец вспоминал:
«...Однажды, уже в волгоградской квартире, я обнаружил на тумбочке у кровати отца совсем свеженькую, только что изданную книжку Родимцева. Спросил: «Ты ж читал ее?» – «Это новое издание, и там есть некоторые дополнения…» Он старался не упускать из своего внимания ничего такого, что могло бы дать ему какую‑то дополнительную информацию...»
По словам отца, он замечал, что в разговорах Вучетич старался не перебивать рассказчика, но сам в это время словно присматривался к нему. То ли вслушивался в интонации, то ли наблюдал за жестикуляцией, за выражением лица. А позже даже и набрасывать карандашные портреты стал. То есть его волновали именно как художника не столько факты, сколько то, как их подавали собеседники.
Видимо, в такие моменты и рождались те образы, которые впоследствии займут свои законные места на Мамаевом кургане.
Была еще одна причина, по которой дед так настойчиво добивался художественной точности будущего мемориала – он ведь сам был фронтовиком. 7 июля 1941-го добровольцем вступил в ополчение Фрунзенского района Москвы, хотя у него была бронь по здоровью.
С оружием обращаться умел, окончил школу снайперов, 70 из 100 выбивал легко.
В начале августа 41‑го Вучетич оказался на передовой. Участвовал в ожесточенных боях под Ельней, был в окружении. Сначала служил рядовым, потом – комотделения, а затем стал художником дивизионной газеты.
В начале 42‑го часть перебросили на Волховский фронт. Дед попал под артобстрел, получил сильнейшую контузию, преследовавшую его всю жизнь.
Из-за нее он сильно заикался, часто разговор превращался в тяжелый затяжной кашель.
Родина-мать берет в руку меч
В мае 1959‑го началась стройка мемориала. Объем работ предстоял грандиозный, сроки – сжатые.
Но и у самого скульптора, и у всей творческой группы росли сомнения, подкрепленные мнениями участников битвы на Волге, по поводу главного монумента.
Основной посыл был таков: фигуры матери со знаменем в руке и коленопреклоненного сына, отдающего ей меч, не совсем уместны именно здесь, в Сталинграде, ведь в 1943-м до Великой Победы оставалось еще 2,5 года ожесточенных боев.
И Вучетич принимается за новый главный образ памятника-ансамбля: Родину-мать с мечом в руке, зовущую на бой.
На самом деле тогда дед ходил, словно по кругам Дантова ада. Ведь создать проект нового монумента, когда уже идет стройка государственного значения, сама по себе вещь вызывающая. А еще надо было добиться официального разрешения. Вучетич шел от инстанции к инстанции. И всюду получал не просто отказы, на него смотрели, как на сумасшедшего. Оставалась только одна – и последняя! – «вершина»: Никита Хрущев, первый секретарь ЦК КПСС и председатель Совета Министров СССР.
В 1962‑м Вучетичу удалось попасть к Хрущеву, и тот, на удивление, все одобрил без проволочек: скорее всего, помогло то, что авторский коллектив предложил делать и главную скульптуру, и остальные памятники из предварительно напряженного железобетона, что снижало затраты.
Тогда архитектор и инженер Николай Никитин приступил к возведению Останкинской телебашни из такого бетона. Вучетич уговорил его стать руководителем группы инженеров строительства мемориала на Мамаевом кургане.
И ломать, и строить
Родину-мать задумывали высотой 36 м. Но Хрущев распорядился, чтобы она была выше американской статуи Свободы – так и получилось, выше на 16 м, а с учетом меча высота достигла 85 м. К тому времени под первоначальный проект уже отсыпали холм, сделали фундамент и даже широкие лестницы по бокам. Но теперь нагрузка резко увеличивалась. Пришлось досыпать 150 тыс. тонн земли, которые скрыли и лестницы, и несколько братских могил.
Первоначально в мемориал входило и здание панорамы. Строить его тоже начали там – Вучетич хотел объединить живопись, предметные макеты панорамы разрушенного города, экраны для показа документального кино, музыку и речь диктора.
Идею долго обсуждали, но в начале октября 63-го решили панораму строить у разрушенной мельницы, а на кургане уже в почти готовом здании сделать пантеон Славы. Зато другой замысел скульптора был воплощен: речь о стенах-руинах.
С разрушенной мельницы и других зданий Вучетич попросил сделать множество гипсовых отливок, по ним уже из бетона и делали «руины».
Пригодилась и другая идея, которую Вучетич придумал для панорамы. У стен каждый пришедший слышит подлинные крики, взрывы снарядов, треск автоматов и пулеметов, громкие команды.
То есть попадает в грозную атмосферу великого сражения. Вучетичу удалось заставить камень заговорить – в буквальном смысле.
Уже когда работа над стенами-руинами шла полным ходом, произошел случай, позволивший привнести в них совершенно новую ноту. Однажды на вершину левой «руины», на ее край, под нависающий сверху обломок стены поднялся солдатик из тех, кто работал и охранял территорию. Его заметил кто‑то из художников, послал за Вучетичем, приказав солдатику замереть и никуда не уходить.
Парня «отформовали», т. е. вылепили фигуру точь‑в-точь, «надели» на него плащ-палатку, в руки дали автомат и поставили отливку на то же место. Эффект оказался потрясающим: мощные руины, кричащие человеческими голосами камни и… солдат, навсегда застывший «на часах»!
На открытии мемориала 15 октября 1967 года Евгений Вучетич сказал:
«...Мы стремились передать прежде всего несокрушимый моральный дух советских воинов, их беззаветную преданность Родине. Памятник героям Сталинградской битвы – это памятник величайшему историческому событию. Это памятник массе героев. И потому мы искали масштабные, особо монументальные решения и формы, которые, на наш взгляд, позволили бы наиболее полно передать размах массового героизма…»
Евгения Вучетича не стало 12 апреля 1974 года. На его могиле на Новодевичьем кладбище стоит уменьшенная копия скульптуры «Скорбящая мать» с Мамаева кургана – мемориала, с которым мой дед навечно остался связан – зримо и незримо…
