Первое знакомство
«...Не могу не рассказать, как бы тяжелы ни были для меня эти воспоминания, о ленинградском 16‑летнем парнишке Гоше, несшем солдатскую боевую ношу наравне с бывалыми бойцами, проявляя в боевых ситуациях смекалку, мужество и храбрость.
После Камышловского военно-пехотного училища меня направили в Курган, где формировалась 193‑я стрелковая дивизия.
В штабе получил назначение в 685‑й стрелковый полк, на должность командира пулеметного взвода 1‑го батальона.
Командир роты, познакомившись со мной, выстроил мой взвод и представил меня бойцам. Перед строем я рассказал о себе.
Вглядываясь в бойцов, с которыми мне предстоят тяжелые испытания войны, бегло определяю их возраст и приблизительно характер каждого.
Среди разновозрастных бойцов вижу мальчишку, совсем еще пацана, открыто-любопытно изучающего меня. Небольшого роста, из‑под пилотки выступают выгоревшие, соломенного цвета волосы, аккуратно зачесанные на лбу в косую челочку.
Лицо полненькое, нос русский, курносый, глаза серые, большие, по‑детски чистые, откровенные, при разговоре не отводит их.
Когда я его спросил, сколько ему лет, он быстро, не моргнув, сказал, что 16. Этот вопрос, видимо, задавали ему часто.
Но из‑за своего роста и детской непосредственности он выглядел моложе 16 лет.Так состоялось мое первое знакомство с Гошей.
Курсанты Камышловского военно-пехотного училища, которое окончил и Алексей Яковлевич Артаев.
«Рвался в бой…»
В Сталинграде до первых чисел октября снабжение у нас совсем отсутствовало.Доставали, где было можно.
И добровольно доставать, снабжать питанием, водой взялся Гоша, используя короткие ночные затишья.
Он рвался в пекло, в настоящий бой. Вначале приносил хлеб, консервы. А потом колбасу, сахар, немецкий табак, вино и даже шоколад.
Он говорил, что щедро делятся с ним наши соседи, особенно моряки, но оказалось – ежедневно рисковал собой и с боем все брал у противника.
Обычно мальчишки любят похвастаться, но Гоша был немногословен.
На мой строгий запрет не делать ночных вылазок он сказал: «Фашисты после боев мертвецки спят, им не до меня. Я маленький, везде пролезу, проползу. Ну а если что – у меня всегда лимонки наготове. Прошу за меня не беспокоиться. Я хорошо изучил лазейки фашистов и знаю их ночные распорядки…»
По его инициативе создали разведгруппу, которая в ночное время выявляла огневые точки противника, места боевых группировок.
Безусловно, ночные разведки не проходили тихо, как говорил Гоша: «Немцы тоже не спали», обнаруживали разведчиков, были кратковременные бои, потери.
Но Гоша наш всегда возвращался невредим. Шинель на нем вся продырявлена осколками, грязная, обрызганная кровью. А ему хоть бы что – невредим, не ранен. Считали его счастливчиком.
Уличный бой в центре Сталинграда, 1942 год (слева – школа № 6, примерно здесь сейчас находится педуниверситет).
Мечта мальчишки
В первых числах октября, когда немцы прорвались к Волге на стыке 62‑й и 64‑й армий, комбат Каландадзе приказал сняться с центра города и занять оборону на береговой крутизне.
Тогда я осмелился сказать, что у меня в роте есть чудо-солдат, мальчишка, храбрый, герой.
«Наслышался о нем я. С сегодняшнего дня он будет находиться у меня. Понятно тебе?» – сказал Каландадзе.
Возвратившись в свой командный пункт, я приказал Гоше идти в распоряжение командира батальона. Гошу все любили, расставание с ним для всех было тяжелым.
Бойцы спрашивали меня: мол, зачем грузин забрал его? Я ничего не мог ответить им: сам не знаю, зачем и почему комбат лишил нас последней радости.
Впрочем, Гоша часто, в день по несколько раз, навещал нас, приносил с собой свежие фронтовые новости. Гоша, хоть и был у комбата, но считал себя в рядах роты.
Помню, он мечтал: «Разобьем фашистов, кончится война, приглашаю всех вас в Сестрорецк. Знаете, где этот город? Под Ленинградом. Финский залив, пляж, дюны, протекает река Сестра, дома отдыха, город-курорт… А там мой дедушка, славный дедушка торгует мороженым и как моих друзей, однополчан он вас всех угостит вдоволь, сколько кто хочет, мороженым. Как будет хорошо, не будет войны и все будем вместе…»
Все задумались о своих домах, о мирной, счастливой, солнечной жизни – какая взрослая, зрелая вера в этом мальчишке в Победу, в мирную, богатую, счастливую жизнь – «вдоволь, сколько кто хочет».
И много было еще детства у него: мечта о детском лакомстве – мороженом.
Пулеметчики в боях за Сталинград, 1942 год.
Смерть Гоши
…Когда 2-й день Гоша не появился в роте, солдаты стали меня спрашивать, что случилось с ним, почему он не приходит? А я сам недоумеваю, а узнать у комбата по телефону не осмеливаюсь, да и боюсь я его.
Бойцы просят, чтобы я пошел к комбату узнать, что случилось с Гошей.
Как‑то Каландадзе мне сказал, когда будет возможность, чтобы я сходил в штаб полка и получил там удостоверение, что я являюсь командиром роты.
А то я имел при себе только удостоверение об окончании Камышловского училища и больше ничего. Иду, а у самого какое‑то тяжелое предчувствие какой‑то беды, неприятности.
Войдя в блиндаж комбата, с порога доложил по всем правилам строевого устава. Каландадзе сидел за грубо сколоченным столом, обхватив руками голову, молчал. Не отвечая на мой рапорт и не меняя позы, глухо сказал: «Садыс…»
Сажусь на ящик из‑под снарядов, вижу не веря своим глазам: этот строгий, мужественный, сильной воли человек безмолвно плачет, не стесняясь своих слез.
Потом резко встает, как ужаленный вскакиваю и я. Подходит ко мне, прижимает мою голову к своей груди, с сильным от волнения грузинским акцентом говорит:
«Прости меня, думал, ему лучше и безопасней будет у меня. Но получилось обратное. Гоша невдалеке от блиндажа задремал. Откуда только прилетела эта проклятая мина, осколком которой спящего насмерть сразило Гошу!..
Держись, дорогой, гибель Гоши я не забуду, не прощу себе. Буду до последней капли крови, не щадя жизни бить, уничтожать фашистов, за Гошу, за наш народ, за горе, которое принесли они на нашу землю.
Прости, дорогой, что я сразу тебе не сообщил о его гибели: не хотел, чтобы ты видел его окровавленную маленькую голову. Тебе было бы еще тяжелее: знал и знаю, что ты и твои солдаты очень любили его.
Успокойся, пойдем, покажу его могилу. Попрощайся и иди в штаб полка. Из штаба зайдешь ко мне…»
Вышли из блиндажа, подошли к маленькому холмику, аккуратно выложенному обломками кирпичей.
Не знаю, сколько безмолвно мы простояли у могилы Гоши.
Наступило какое‑то чувство безжизненного оцепенения. Хотелось упасть на этот холмик и больше не вставать. Пускай летит все к черту, вся эта война…
До 12 октября мы вели бои в центральной части города.
В ночь с 12 на 13 октября получил от связного приказ Каландадзе – роте сняться с занятых позиций и двигаться к Волге – бои на центральном участке города для нас закончились.
Подошли к могиле Гоши попрощаться, к могиле любимого мальчика, но взрослого солдата, совсем мало прожившего, но сумевшего сделать столько, сколько другой не сделает за всю свою жизнь...
Мальчишка, не видевший детства, рано узнавший все ужасы войны, испытав все ее тяжести, веря до конца жизни в полный разгром фашизма, погиб. Его смерть стала бессмертием…»
***
К сожалению, Алексей Яковлевич Артаев не назвал фамилии Гоши. Обнаружить хоть какие-то сведения о юном защитнике Сталинграда пока не удалось, но мы продолжаем поиски...