Татьяна Андреевна Еременко, дочь маршала Еременко, переиздала три книги отца, расширив и дополнив материалом, который был сокращен цензурой, это трилогия «В начале войны», «Сталинград» и «Годы возмездия». В 2000-х в свет вышли «Смоленское сражение» и автобиографическая повесть «Служба Родине», которые маршал подготовил, но не успел издать. Над подготовкой дневников отца к печати Татьяна Еременко работала больше 10 лет. Нужно было расшифровать почерк, оцифровать рукопись, совместно с сотрудниками института истории написать научные комментарии. За эту работу она получила премию «Лучшая книга года – 2012».
– О дневниках Еременко, скорее всего, знали «наверху» и читали их, - говорит она. – Неспроста ведь пропали записи начального периода войны, нет описания оборонительных боев за Сталинград и некоторых других.
Возможно, они были изъяты. Но в дошедших до нас поистине бесценных записях есть и личные наблюдения отца, и анализ действий военачальников, и восхищение мужеством советских воинов, и нелицеприятные оценки многих «знаковых» политических и военных фигур, с которыми ему пришлось иметь дело в годы войны. Это не летопись, не хронология событий - в основном отец фиксировал и помечал те моменты и эпизоды, которые его настораживали, нарушали его представление о происходящем.
Это была реакция профессионала, который не мог смириться с тем, что даже крупные военные и политические фигуры совершают нелепые поступки. А поскольку он не мог многое сказать вслух, то фиксировал на бумаге. Это дневники человека, болеющего душой и сердцем за свою армию, за свою страну и за Сталинград, в боях за который – он был в этом уверен – решилась судьба планеты.
В начале 90‑х отрывки этого уникального личного документа были опубликованы в нескольких номерах отечественного «Военно-исторического журнала». Речь идет о фронтовых дневниках выдающегося полководца, Героя Советского Союза Андрея Еременко. Уникальность их в том, что, во-первых, маршал вел записи с 1939 года вплоть до последних дней жизни. А во-вторых, несмотря на строжайший запрет, в дневниках он фиксировал события военных лет.
Лишь спустя 43 года после смерти маршала, в 2013‑м, записи издали отдельной книгой. Тираж был мизерный – всего 1500 экземпляров, и мало кто их сумел прочесть. Поэтому младшая дочь легендарного полководца Татьяна Еременко сочла возможным опубликовать фрагменты в «Сталинградской правде». Она рассказала, что Андрей Ерменко прочел все, что было написано о Сталинградской битве. Он хотел знать, как другие оценивают это сражение. А прочитав, испытал колоссальный подъем, ведь битву все без исключения назвали переломной.
Из дневника маршала Андрея Еременко:
«...4 ноября 1942 года. Сталинград.
За три месяца я не записывал в дневник ни одной строчки – не было времени; я даже не мог выкроить времени на отдых, который необходим для восстановления сил. Если я мог в сутки выделить из своего бюджетного времени три-четыре часа на отдых, то это было хорошо.
Мой Сталинградский дневник можно легко проследить по таким документам, как журнал боевых действий тех фронтов, которыми я командовал, и по боевым донесениям, которые я ежедневно посылал к исходу суток Верховному Главнокомандующему...».
Комментарий Татьяны Еременко:
Здесь уместно привести «Приказ Ставки ВГК об образовании Южного фронта и проведении в связи с этим организационных мероприятий». № 170720 г. Москва 30 декабря 1942 г. Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:
1. В целях быстрейшего разгрома противника на ростовском направлении и лучшего управления армиями, действующими на этом направлении, образовать с 1 января 1943 года Южный фронт в составе 2‑й гвардейской, 51‑й и 28‑й армий.
В дальнейшем иметь ввиду усиление фронта еще 2‑3 армиями.
2. Назначить командующим войсками Южного фронта генерал-полковника Еременко А. И., членами Военного совета Хрущева Н. С. и Чуянова А. С., начальником штаба фронта генерал-майора Варенникова И. С.
3. Штаб и фронтовые управления Сталинградского фронта преобразовать в штаб и управления Южного фронта. Все тыловые части и учреждения Сталинградского фронта передать в состав Южного фронта.
4. С 1 января 1943 года 57‑ю, 64‑ю, 42‑ю армии передать в состав Донского фронта, Сталинградский фронт с 1 января 1943 года ликвидировать.
Средства, отпущенные Сталинградскому фронту для проведения операции «Кольцо», 57‑й, 64‑й и 62‑й армии передать Донскому фронту.
<...>
«...31 декабря 1942 года я получил внезапный для себя и очень большой удар со стороны Ставки Верховного Главнокомандования.
Вот уже 18 января 1943 г., а я никак не могу прийти в себя. Никогда раньше я не переживал таких потрясений несмотря на то, что бывал в тяжелых переплетах войны.
Я сейчас совершенно больной человек; меня мучают раны, которые не только не зажили, а, наоборот, еще больше обострились и разболелись.
Эти страшные пять месяцев Сталинградской битвы совершенно подорвали мое здоровье, а тут еще Сталин, затаив обиду на меня из‑за Хрущева, проводит линию, или политику, «разделяй и властвуй», принимает решения, которые наносят ущерб нашему государству, но это делается так, что не все поймут. А на самом деле это делается в угоду своему тщеславию и чтобы нанести травму мне, Хрущеву и штабу фронта.
Я переживал и за себя, и за штаб фронта, и за весь Сталинградский фронт, который должен был закончить Сталинградскую битву, забрать трофеи и пленных. Это его право, он выиграл эту битву, а Сталин нарочно ликвидировал этот фронт.
В этом вопросе Ставка допустила две крупные ошибки.
Первая заключается в том, что [это сделано] несмотря на то, что Сталинградский фронт сыграл главную роль в победе наших войск в Сталинградской битве, а именно: остановил наступление врага, отбил 700 атак врага на Сталинград, нанес колоссальные потери врагу, подготовил все условия для контрнаступления, выбрал направления для удара и их оборудовал, принял самое активное участие в окружении группировки врага под Сталинградом, разрушил «воздушный мост», при помощи которого враг пытался снабжать окруженные войска по воздуху, и наконец разгромил группу Гота – Манштейна, которая пыталась освободить окруженных.
Все это сделали войска Сталинградского фронта. И вот теперь, когда все сделано, все задачи по разгрому решены, только осталось забирать трофеи и пленных, Сталинградский фронт ликвидируется… Это политическая ошибка.
Вторая, еще большая ошибка, вытекающая из первой, – это ошибка большого стратегического порядка. После того как была разгромлена группа Манштейна, нужно было, что я и предлагал, Сталинградский фронт оставить забирать пленных, причем не атаковать окруженных, а «задушить» их блокадой...
... Они не продержались бы больше одного месяца; а Донской фронт направить по правому берегу реки Дон на Шахты и Ростов. В итоге получился бы удар трех фронтов: Воронежского, Юго-Западного и Донского.
Этот удар трех фронтов был бы исключительно сильным. Он закрыл бы как в ловушке всю группировку противника, действующую на Северном Кавказе.
Вместо этого наиболее правильного решения был принят план другой, не выгодный для страны, но выгодный для Сталина. Он переименовал Сталинградский фронт в Южный и дал путевку на Ростов.
Ошибочность его решения заключалась также и в том, что тылы Южного фронта были очень далеко за рекой Волгой и никаких путей подвоза не было, не было железной дороги.
Кроме этого, река Волга к этому времени еще не стала (шло «сало»). Я это мотивировал товарищу Сталину, но он был неумолим.
Решение о наступлении Южного фронта на Ростов еще порочно и в том, что оно было фронтальным, мы выталкивали противника. Правда, Сталин при нашем с ним разговоре сказал:
– Что вы волнуетесь, вы в Сталинградской битве сыграли главную роль, мы это знаем, теперь может любой добивать привязанного зайца. Мы на вас возлагаем более важную задачу: ударом на Ростов отразить, отрезать кавказскую группировку противника.
Я сомневался в искренности этого заявления.
<...>
Но приказ есть приказ. Мы приступили к выполнению директивы удара на Ростов. Войска фронта, преодолевая отчаянное сопротивление противника, продолжали продвигаться в западном и юго-западном направлениях…
В ходе наступательных боев войска фронта очистили от противника территорию около 100 тыс. кв. км и освободили сотни населенных пунктов.
Еще к концу декабря 1942 года, когда заканчивался разгром группировки Манштейна, мое здоровье резко ухудшилось…
Раны на ноге не только не зажили за это время, но еще больше разболелись, открылись новые. К началу февраля, продержавшись на ногах более шести месяцев, я окончательно вышел из строя. Требовалось немедленное стационарное лечение. Было очень досадно оставлять командование перед взятием Ростова, когда завязались бои на его ближних подступах.
Современный бой требует от командующего фронтом большой напряженной работы: надо не только на КП находиться, но и часто бывать в войсках. Без этого невозможно эффективно командовать войсками...».
Комментарий Татьяны Еременко:
28 января 1943 года Андрей Еременко послал шифром рапорт:
«...На всем протяжении моего командования Сталинградским фронтом меня мучили раны.
За последние два месяца резко ухудшилось мое здоровье, и я совсем не могу ходить. Открывается рана за раной на перебитой ноге, нога гниет и непрерывно воспаляется. Я так измучился с этими ранами, что готов отрезать ногу.
Дальше находиться в таком положении не могу, мне немедленно нужно госпитальное лечение.
Убедительно прошу Вас разрешить мне убыть на излечение, а командование фронтом передать моему заместителю т [ов.] Захарову. А. Еременко». Командующим Южным фронтом он пробыл почти 1, 5 мес. За это время войска фронта в основном завершили Ростовскую наступательную операцию и нанесли большой урон противнику. Еременко предложили отправиться в грузинский санаторий в Цхалтубо для лечения, что он и сделал.
«...29 января 1943 года. Четырехярский. Звонок Хрущева из Москвы, поздравил меня с наградой, орденом Суворова I степени.
Меня наградили, как и других командующих фронтов и армий, даже тов. Малиновского со мной сравняли, который очень мало сделал для Сталинградской битвы. Награждение было за контрнаступление и разгром немцев под Сталинградом, а за четырехмесячную оборону ничего не дали и даже на протяжении всей обороны доброго слова не сказали о тех, кто вел оборону.
За Сталинградскую битву награждено 20 000 человек. В этом большая доля моей работы, я нес главную ответственность за оборону Сталинграда, но остался не только не отмечен за это, а даже попал под насмешку Жукова и его холуев...
<...>
1 февраля 1943 года. Мартыновка.
Нельзя отдавать победу в руки тех, кто ее не заслужил, ибо это в корне убивает моральные и физические силы у тех людей, которые подготовили победу, людей, приложивших титанические усилия, чтобы добиться этой победы.
Мой ум отказывается мне служить при анализе того, что произошло. Как же можно губить человека, кто так горячо предан своей Родине, своей партии и правительству, кто собственной кровью не раз омывал победу.
Я уже десяток раз плакал горькими слезами, но так, чтобы никто, даже адъютанты, не видел. Это, конечно, Жукова работа, он подбил Сталина на такое решение. Я и в наградах обойден «благодаря» Жукову.
За Сталинградскую битву все командующие фронтами, кроме меня, получили не только орден Суворова
I степени, но и звания генерал-полковников. Командующий Сталинградским фронтом, который больше всего сделал, не получил повышения по званию…
Из всего этого я сделал следующий вывод: в наградах первостепенное значение имеют не заслуги, а взаимоотношения с начальством, а заслуги – это уже потом. Страшная беда в том, что еще и в наш век решаются так вопросы...»
«...19 января 1943 года
В чем основная причина того, что тов. Сталин стал относиться ко мне по-другому – хуже, чем раньше? В корне этого изменения лежат две причины.
Первая: в октябре 1942 года по ВЧ звонит мне тов. Сталин и спрашивает, где Хрущев. Я ответил ему, что он уехал в Астрахань в
28[-ю] армию. Сталин, слышно было по голосу, был чем-то возбужден и резким голосом сказал:
– Гоните это г[…], чего вы держите его у себя?
Я не сразу ответил на эту грубость.
Он еще раз повторил в таком же стиле, но в более грубой форме. Я остался в недоумении, как будто кто-то ударил меня по голове. Я понял со слов Сталина, что мне необходимо донести шифровкой о снятии Хрущева с должности члена ВС.
Для меня это было ясно, но ясно было и другое: я должен дать какую-то мотивировку о снятии Хрущева с должности.
Вот тут-то моя совесть заговорила вовсю. Клеветать я не могу, я сроду ни на кого не клеветал и не доносил и теперь не буду. Коммунисту не положено клеветать, он должен быть порядочным, честным и правдивым человеком.
5 февраля 1943 года
Поздно вечером Хрущев вернулся из Сталинграда, он ездил на митинг, чтобы засняться на кинопленку.
Присутствовал на вечере в 64-й армии, где вручили для меня подарок: аккордеон, фотоаппарат и револьвер Паулюса. Все это привез Хрущев и передал мне...»
Комментарий Татьяны Еременко:
«Силою обстоятельств отец был связан с Хрущевым. Во время войны Хрущев был членом Военного совета у Андрея Ивановича на трех фронтах: на Юго-Восточном, Сталинградском и Южном.
Вообще отец к политработникам на фронте относился по-разному. По большей части они его раздражали своей совершенной некомпетентностью в военных вопросах. К Хрущеву отец относился уважительно, и не только потому, что он был членом Политбюро – представителем высшего политического руководства страны.
Хрущев не вмешивался в военное дело и помогал отстаивать предложения командующего перед Ставкой ВГК и ГКО.
Через полгода после победного окончания Сталинградской битвы отец встретился со Сталиным в небольшом прифронтовом селе Хорошево, которое почти вплотную прислонилось к славному городу Ржеву.
Загадочная на первый взгляд встреча Верховного Главнокомандующего и командующего Калининским фронтом, причем не в кабинете Кремля, а в 200 км от Москвы в скромном деревянном домике с русской печью.
Героем № 1 в то время считался Жуков, однако Сталин едет к Еременко, зная, что между ним и Жуковым существуют противоречия, причем замешанные не только на теоретических несходствах, а на глубочайшем психологическом комке неприязни, неприятия друг друга. Сталин это хорошо понимает, но едет к Еременко, умаляя Жукова. Зачем же усугублять напряжение между военачальниками, обострившееся после Сталинграда?
У Сталина почти не было доверенных людей, на которых можно было положиться без оглядки на предательство. По словам сына Сталина Василия, его отец разбирался в людях и знал истинную цену каждому из своего окружения. И поэтому мало кому доверял по-настоящему, без оглядки.
А вот отцу – Андрею Ивановичу Еременко – он доверял. Я где-то читала, что Сталин любил Еременко, но любил любовью тирана. Не согласна. Ближе, чем Еременко, к Сталину никого не было, разве что главный маршал авиации Голованов.
Хотя ревность Александра Евгеньевича к Андрею Ивановичу прослеживается во многих вещах. Ревность не дружеская, но и не злобная и без интриганства. Старшим товарищем у них был Сталин. Они оба были дороги ему не только как профессионалы своего дела, но и чисто по-человечески. Голованов точно так же затоптан, как и отец.
На особом счету у Сталина были, конечно, не только генералы Голованов и Еременко, но и некоторые другие. Кирова и Жданова давно убрали. В такой обстановке нельзя было рисковать Еременко. И Сталин отдает лавры победителя в Сталинграде другому, чтобы обезопасить отца, потому что война еще продолжалась. И без того зависть к его отношениям со Сталиным все разрасталась, особенно во время и после сталинградского триумфа.
Поэтому-то Иосиф Виссарионович не особо отличал Еременко наградами, хотя далеко не все представления, направленные Верховному на утверждение, ложились к нему на стол. Кто-то придерживал. Главным же для Сталина было не допустить еще одной потери.
Во время трехчасовой беседы в Хорошево за закрытыми дверями Сталин дал понять отцу, что расформированием Сталинградского фронта вовсе не хотел обидеть командующего, а, напротив, хотел защитить от недоброжелателей.
Наверно, Сталин сказал еще что-то очень важное для понимания сути происходящего. Во всяком случае после этой встречи отец говорил о Сталине с еще большим уважением и уже не позволял себе критических замечаний в его адрес.
К слову, не так давно в Хорошево, в домике Сталина, как его называют местные, открылся музей «Калининский фронт. Август 1943 года» с памятными досками и бюстами Сталину и Еременко...».
